Оптимизма нет не столько по причине крайней нравственной деградации власти и социального одичания, сколько от осознания упущенных шансов, крайнего группового эгоизма региональных элит и управленческих команд, провинциальных средних слоев. Шанс на нормальную жизнь упущен не только по причине склеротизации федеральной власти, но и из-за несостоятельности местной власти. Видимо настало время констатировать, что и местная власть столь же эгоистична и мало эффективна, как и власть федеральная, с той лишь разницей, что региональные лидеры ведут себя пободрее на различных политтусовках, чем наш одряхлевший президент. Объективно нарастает тенденция централизации федеральной власти, усиления ее исполнительных и представительных структур. Это всегда было в традициях русской державности, российского госстроительства и политического реформирования, отвечает ментальности народа и власти. Социально-экономические ресурсы так называемой суверенизации регионов и провинциализации российской политики исчерпаны.
Региональная суверенизация имела глубокий исторический смысл, обусловленный не только подражанием Западу, но и собственными национальными традициями. На первый план выдвинулся в качестве субъекта политики провинциальный человек со свойственными ему мироощущением, менталитетом, образом жизни, социальными предрассудками и мировоззренческими комплексами. В свое время данное явление мы обозначали как “синдром сельских парней”, проявляющийся в определенной карнавализации, нарочитой театрализации политического процесса на местах, в преобладании внешней формы процесса над содержательно-смысловой стороной.
По мере развития событий не в лучшую сторону проблема провинциализации и окрестьянивания политики по сути стала выражением “второй волны бюрократической радикализации”, формирующейся под воздействием негативных социальных обстоятельств и установок в общественных настроениях. Носителями данных тенденций являются люмпенизированные общности и радикальные партий и движения, опирающихся на тоталитарную идеологию и авторитарную ориентацию.
Ограниченность социальной базы, организационный авторитаризм, наличие вождистской моноидеологии в данной ситуации для радикальных лидеров и движений является скорее плюсом, чем минусом. Первую волну бюрократической политической радикализации обеспечили большевистские лидеры, опирающиеся на ограниченную социальную базу, на авторитарную организацию и тоталитарную идеологию. Данная волна имела явно антикрестьянскую и отчасти антирусскую направленность. Антикрестьянский характер большевистской радикализации проявился в политическом терроре и экономическом диктате промышленного люмпен-пролетариата Москвы и Петрограда над крестьянской Россией.
Эта экспансия, завершившаяся “полной и окончательной победой социализма”, означала верхушечное, формальное политическое господство столиц над провинциальной крестьянской Россией и фактический диктат провинциальной России над некогда культурными центрами и политическими столицами. Избранность городов перестала существовать в результате тотальной физической ликвидации дворянского образованного класса, гуманитарной и технической интеллигенции, образованных слоев купечества и мещанства. Господство политических комиссаров во власти означало установление люмпенской политической морали и крестьянской ментальности в качестве социальных стандартов и этических норм поведения. Город совершил в отношении деревни политическую и экономическую экспансию, деревня в отношении города - социокультурную, далеко не лучшую по своим качествам и тенденциям.
На протяжении 30-60-х годов между индустриально-городским и аграрно-крестьянским социумами сохранялось определенное равновесие с некоторыми выпадами городской партноменклатуры в отношении села (ликвидация неперспективных деревень и ограничение личного подсобного хозяйства при Хрущеве, агропромышленная интеграция при Брежневе). Однако этнический сепаратизм аграрных национальных окраин сдерживал эту тенденцию. Противоречия между промышленной и аграрной номенклатурными кланами в этот период носили вялотекущий характер. Обострение конфликта сдерживала возможность внешней канализации взаимных экспансионистских тенденций (освоение целинных земель, индустриальное и мелиоративное строительство в местах освоения новых территорий). Начало горбачевской перестройки ознаменовалось формированием “второй волны бюрократической радикализации”, суть которой составляет окрестьянивание, провинциализация политики и власти. Политический процесс пошел в обратном направлении. Активизация провинциального сообщества выдвинула на политическую сцену провинциальных митинговых ораторов и партийных фунционеров. Непосредственная, протестная демократия сохранила и воспроизвела прежнее отчуждение общества от власти.
Массовая политическая активизация провинции была явлением скорее отрицательным, нежели положительным. Практически одномоментная смена кадров в результате тихой, ползучей пугачевщины или разинщины привела к тому, что в лице провинциальной административной элиты российское общество получило “коллективного Пугачева - Разина”. Те же царистские тенденции, политическая наивность, сопряженная с нахрапистосгью в достижении своих групповых целей, мессианская идеология почти с поголовной полуграмотностью. Экспансия и амбиции региональных лидеров, в большинстве своем вчерашних бригадиров, агрономов и счетоводов, в короткое время разрушили те небольшие очаги культуры и цивилизованности, которые сохранялись в крупных промышленных и культурных центрах даже в условиях коммунистического режима. Усилиями местных административных элит и “новых русских” до критической черты доведена российская интеллигенция. В рамках так называемых региональных идеологий сформировался миф об “исчезновении” интеллигенции и становлении вместо нее российской элиты и средних слоев. Особенностью сельской и провинциальной политической ментальности является сочетание сервильности и авторитарности в мировоззрении.. Мы столкнулись с политическим парадоксом, обусловленным провинциализацией и окрестьяниванием властных отношений. С одной стороны, возрастание крестьянского элемента в политике казалось способствует развитию непосредственной демократии и местного самоуправления, расширению состава социальных субъектов власти, но с другой стороны эта активность направлена под лидеров и сложившиеся номенклатурные группировки провинции.
Политическое структурирование российской провинции осуществляется преимущественно по принципу дифференциации региональной элиты.. Это верхушечный процесс и если раньше его источником служили столичные партийные организации и механизмы, то в настоящее время на эту роль претендуют региональные номенклатурные кланы. В этом контексте следует рассматривать создание политических объединений типа “Вся Россия”, “Голос России”, модификацию тактики в сторону регионов “Нашего дома - России”, “Отечества”. Политика постепенно утрачивает свою элитарность и конфронтационность, превращается в движение сравнительно организованных, стабильных номенклатурно - элитных группировок, играющих на своем и на чужих политических полях по заранее оговоренным правилам. Между групповым структурированием региональной элиты и политико-мировоззренческими ценностями провинциального населения существует дистанция, проявляющаяся в период избирательных кампаний. Сильным моментом самоорганизации и экспансии местной элиты является почти полный контроль над избирательными комиссиями и средствами информации. Слабая сторона - низкой социальной эффективности местной власти, падение уровня жизни населения.
Если с политических трибун начинают говорить на языке городских окраин, то это свидетельствует не столько о демократизации, сколько о маргинализации политики. Языковая гамма по содержательным оттенкам не представляет научного интереса, поскольку важным представляется не что говорят региональные лидеры, а что они не говорят. Недомолвкам и оговоркам как принципиальным моментам политической риторики следует уделить особое внимание. Местные лидеры не всегда в ладах с литературным языком, но стараясь импозантнее выглядеть, они за мудреной фразеологической конструкцией, в которой сами путаются, выдают и некоторые секреты. Чего, например, стоит афоризм одного из губернаторов на VI съезде НДР: “Сегодняшний Черномырдин - это не вчерашний Черномырдин, а Черномырдин XXI века”. Намек более чем прозрачный. Подобные туманности смысла стали рабочим языком провинциальной элиты, которая общается между собой и с населением посредством оговорок и намеков, представляющих собой методологию и технологию полуправды, элементом в общении местной власти с населением через средства информации. В регионах сложилась система такого общения, которая имеет свои принципы, механизмы и технологии. Полуправда определяется расхождением между констатацией того или иного факта и его официальным комментарием. Констатация факта есть почти полная правда, его комментарий - почти полная неправда. Полуправда есть смысловая дистанция между правдой и неправдой. В данном случае неправда не отрицает и не опровергает правду, поскольку сам факт, очевидный для всего населения, отрицать бессмысленно и политически опасно. Например, когда речь идет об очередном налоге типа налога с продаж. Технология полуправды есть механизм пере ведения правды в неправду, правды - факта в неправду - оправдание (комментарий). Местные идеологические команды разработали и внедрили в действие систему полуправды в региональном информационном пространстве. Полной подается правда, несущественная по своей социально-политической значимости. Неполной - когда сам политический факт местными лидерами до конца не осмыслен или сомнительными и неоднозначными представляются его последствия. Как правило, усеченной сообщается населению правда о социальной и политической ситуации в регионе, в местной власти. Закономерность здесь такова: чем масштабнее информация, тем в большей степени она усекается вплоть до полного до своего умолчания. Метод умолчания также имеет свою технологию и принципы. Поскольку скрыть негативную информацию целиком невозможно, дается дозированная ее утечка различного характера: а) в виде дополнения к информации такого же плана, но позитивного содержания б) в форме косвенного подтверждения о наказании ответственного лица курирующего сферу, откуда поступила негативная информация.
Перевод правды - факта в неправду - оправдание включает систему аргументов по объяснению или сокрытию негативных явлений. Непоследовательность и колебания в поведении лидера обычно объясняются тактическими задачами и защитой интересов населения. Любой маневр местного лидера в отношении федерального центра или централного политика, как правило, связывается СМИ с необходимостью решения местных социальных проблем, а не с интересами региональных властвующих кланов.
Политические процессы на местах связаны с развитием мощной идеологической кампании региональных администраций и правительств. Особой активностью отличается исполнительная власть, идеологические службы губернаторов, поскольку они являются несущей политической конструкцией местной элиты. Элита, группирующаяся в представительной власти и в муниципальных образованиях, целиком зависит от исполнительной власти, реально контролирующей бюджет, социальную инфраструктуру работников администраций, избирательную процедуру в регионах. Депутаты и делегаты всех уровней “избираются” с согласия первых лиц регионов. Несмотря на сложившийся характер местных авторитарных режимов с элементами местечкового вождизма и провинциальной харизматичности, жесткость и громоздкость этих режимов ощущается постоянно, и местная власть все больше озабочена перспективой своего выживания, откуда проистекают попытки ее межрегиональной солидарности и идеологической самоиндентификации.
Идеологические вопросы в последние годы занимают все большее место в региональной политике. Региональная идеология базируется на региональной клановой структуре. С одной стороны, она представляет собой “символ веры” провинциальной элиты, “кодекс чести” в ее отношениях с местными лидерами и средство самоидентификации; с другой же стороны, выразительные средства в системе отношений с другими региональными элитами, своего рода ключевые слова, которые одновременно понятны для самой элиты и маловразумительны и мало актуальны для населения. Местные идеологии есть систематизированный, кодифицированный язык межкланового, межноменклатурного общения. Это идеологии клановой структуры регионов, имеющей полулегальный характер, расположенной в пространстве между легальной и теневой экономикой. Под региональной клановой структурой мы понимаем совокупность неформальных социальных образований в системе местной власти, производства и распределения, а также отношения между ними, основанные на принципах личной преданности местному лидеру и приверженности основополагающим интересам своего сообщества. Местная элита представляет тем самым глубоко эшелонированное социальное образование, внутренне жестко дифференцированное и сориентированное в основном на сохранение своего политического влияния и экономического могущества. Это уже не прежний политический авангард глобальной российской социальной трансформации, а ее тыловая часть, обоз, в котором сосредоточились прежние коноводы, отзвучавших и ушедших в прошлое политических баталий, ныне обремененные праведным и неправедным путем приобретенным имуществом. Это имущество страхует будущее от материального прозябания, но существенно ограничивает возможности любого социального и политического маневра.
Идеологизация местных политических режимов, что до настоящего времени остается незамеченным федеральными аналитическими службами и центральными СМИ, прошла два основных этапа. Первый этап - это концептуализация интересов региональной элиты и их оформление в виде определенных идейно-мировоззренческих постулатов и средств их продвижения в массы, в общественное сознание. Здесь идеология, сформированная на базе интересов региональной элиты и на ее языке, соединились с сохранившимися на местах механизмами партийной пропаганды. Партийная от КПСС пропагандистская машина приспособлена к нуждам и потребностям господствующей местной политической элиты.
Второй этап идеологизации местных политических режимов мы бы назвали “стратификационным идеологического заражением”. Искусственность такой формулировки вызвана противоестественностью политико-идеологической экспансии региональной элиты, которая пытается навязать населению свои мировоззренческие стереотипы и символы политической веры. Продвижение номенклатурной идеологии напоминает распространение вируса инфекционной болезни.. Это не внушение - доказательство, а именно внушение -заражение, обращение в свою веру на уровне обыденного сознания. стереотипов.
Клановая структура и структура элиты - понятия разноплановые. Клан интегрирован в экономику, в распределительные отношения. Элита же имитирует в основном политический процесс, реализует процедурную демократию Элита по своим функциям ближе к местным политическим кликам, которые представляют собой наиболее любимые и организованные ее группировки. Клан - элита - клика- формула развития и самовоспроизводства местной политической жизни Население в целом отчуждено от власти, от принятия политических решений. Все решается в рамках и усилиями указанной политической триады: кланы, элита, клика. В основе клановой структуры находится базовый или титульный клан. За базовым кланом по степени влияния идут территориальные кланы или кланы “медвежьих углов”. Меньшим влиянием пользуются отраслевые кланы и образованные по политическим признакам.
Между клановой структурой регионов и их элитной структурой наблюдается противоречие, что препятствует межрегиональной солидарности элиты, а также укреплению ее отношений с федеральной элитой. Клановая структура более стабильна и консервативна по сравнению с элитной структурой. Ее интересы в основном сориентированы на экономику, на распределение и перераспределение собственности. Кланы в большей степени тяготеют к автономии, к замкнутости региональных рынков, к проведению местной властью протекционистской политики. Элита более открыта для межрегионального сотрудничества, поскольку политическое влияние в основном обеспечивается объемом организационных
Политический процесс в российской провинции определяет сейчас в основном клановая структура, неформальная социально-экономическая организация региональной элиты. Клановая структура и структура элиты - понятия разноплановые. Клан интегрирован в экономику, в распределительные отношения, элита же имитирует в основном политический процесс, реализует процедурную демократию. Элита по своим функциям ближе к местным политическим кликам, которые представляют собой наиболее любимые и организованные ее группировки. Клан - элита - клика: формула развития, самовоспроизводства и самодостаточности местной политической жизни. Население в целом отчуждено от политической власти, от принятия политических решений. Все решается в рамках и усилиями указанной политической триады. Кланы, элита, клика, в свою очередь, имеют собственные структуры и представляют собой особые общности. В основе клановой структуры находится базовый или титульный клан, который определяет стратегию и принципы политического поведения, экономических функций кланов, элит и клик. За базовым кланом по степени влияния идут территориальные кланы или кланы “медвежьих углов”, то есть территорий, контролируемых с согласия базового клана союзными ему группировками, но более слабыми по политическому влиянию и экономическому могуществу. Меньшим влиянием пользуются отраслевые кланы и кланы, образованные по политическим признакам.
Межрегиональная консолидация элиты, казалось бы обеспечивающая ее политическое влияние в общефедеральном масштабе, негативно влияет на ее отношения с местными кланами, группами экономического давления. В последнее время местными лидерами делаются попытки сбалансировать отношения кланов и элит, согласования интересов посредством создания института особо доверенных лиц (губернатору, президенту, главе областной администрации). Положение таких лиц в служебной и производственно-экономической иерархии может быть различным. Вполне возможно, из данного института сформируется новая российская номенклатура и бюрократия наподобие коммунистической. Пока провинциальная элита не демонстрирует в силу своей политической неустойчивости такой тенденции.
Сергей Барзилов,
доктор социол. наук, профессор
Алексей Чернышев,
кандидат полит. наук, директор международного интеллектуального центра “Уникласс”.