Единственное, что их всех объединяет, так это признание взаимных претензий у русского и еврейского этносов друг к другу. Основной смысл оценок: безгосударственная политическая ментальность евреев, основанная на социалистическом общественном идеале, на посреднической интернациональной миссии, подкреплённая финансовым влиянием еврейского капитала способствовала разрушению политических основ существования русского этноса. В. Розанов эту ситуацию описывал в образах социальной аллегории. “Похоже на то, что мы “на них не женились”, а они за нас “вышли замуж”. Тут, конечно, могут происходить и вот теперь происходят великие недоразумения. “Вы нам не нужны, убирайтесь вон!” - “Как”! - кричит супруга - Ты обязан давать мне содержание. Подавай кошелёк, я буду хранить его у себя”. (Тайна Израиля. “Еврейский вопрос” в русской религиозной мысли конца XIX - первой половины XX в.в. СПб., 1993. с. 253).
Игра в примеры и образность была воспринята и оппонирующей стороной. Особенно это относится к восприятию периода после Октября 1917 г., когда в политическом мышлении плакатность и матафоричность подменяли логику и доказательность. До настоящего времени, понятие “русский” является у многих еврейских авторов негативной социологической квалификацией. Даже такая одиозная политическая фигура, как Л. Троцкий, зачастую подаётся в качестве героической личности. “Троцкий стал непопулярным в России”, ибо “высшим критерием” для него “были сверхнациональные интересы коммунизма” (И. Дойчер. Троцкий в изгнании. М., 1991, с. 87, 109). Поведение второго после Ленина человека в партии и государстве вполне укладывалось в рамки большевистской этики и еврейской национальной ментальности. Как свидетельствует П. Сорокин: “Поведение многих и многих евреев, даже не коммунистов, а просто дельцов, в смысле хищничества и шакализма было просто безобразным” (П. Сорокин. Общедоступный учебник социологии, с. 487).
Отмеченная тенденция сохранилась и даже укрепилась после 1917 года. ЦК большевистской партии, то есть высшая власть в стране, состоял из трёх русских (включая Ленина) и девяти евреев. Следующий по значению правительственный орган - ЦИК состоял из 42 евреев и 19 русских, латышей, грузин и прочих. Совнарком насчитывал 17 евреев и 5 лиц других национальностей. Московская ЧК возглавлялась 23 евреями и 13 “прочими”. Среди 556 высших большевистских руководителей, имена которых были официально опубликованы в 1918-19 гг. было 448 евреев (Рид Д. Спор о Сионе. М., 19993, с.274). Покинувший Россию на “философском пароходе” П. Сорокин констатировал, что в 1922 г. в общих высших школах 60-70% учащихся были евреи (П. Сорокин. Общедоступный учебник социологии. с. 487).
Создание политических и социальных привилегий для евреев беспокоило даже интернациональное большевистское руководство. Политически вездесущий Н. Бухарин с обеспокоенностью тогда резюмировал: “У нас в центральных районах, в центральных городах сосредоточены еврейская буржуазия и еврейская интеллигенция, переселившаяся из западных губерний и из южных городов” (Н. Бухарин. Путь к социализму. с. 191). Получилось, что русский мужик и рабочий эксплуатировались как методами социалистическими, так и буржуазными.. Им было одинаково не по пути как с большевиками, так и с посредническим и финансовым капиталом, сложившимся в Советской России после физического уничтожения русской буржуазии, русского дворянства и русского офицерства.
С началом НЭПа евреи почти исключительно оказались “капиталистами” и “богачами”, контролировали фактически всю государственную, кооперативную, частную промышленную торговлю. “Я никогда не защищал ограничения прав еврейства, - заключает П. Сорокин, - но не могу не признать правильным и ту фактическую привилегированность его, и ту фактическую эксплуатацию русского народа, которая выполняется сейчас значительными массами еврейства” (там же). По его мнению, чем дольше будет держаться данный режим, тем антисемитизм будет глубже и шире.
Среди социальных условий “зоологического” антисемитизма он называет: евреи менее всего в процессе октябрьского переворота пострадали экономически, значительная часть экспроприированных богатств перешла к ним. Они менее всех голодали, ряд самых одиозных функций в значительной мере выполнялся ими же. Об этом же говорил и Н. Бухарин, описывая ситуацию в образах уголовного мира. “Во время “военного коммунизма” мы русскую среднюю и мелкую буржуазию наряду с крупной обчистим. Русский интеллигент, который в одно время фордыбачил, саботажничал и т.п. был почти выбит из позиций. Затем была допущена свободная торговля. Еврейская мелкая и средняя буржуазия заняла позиции мелкой и средней русской буржуазии... Приблизительно то же произошло и с нашей российской интеллигенцией... её место заняла еврейская интеллигенция, более подвижная, менее консервативная и черносотенная” (Н. Бухарин. Путь к социализму, с. 191). Естественно, квалификация русской интеллигенции как более консервативной и черносотенной была выдержана в духе большевистской мировоззренческой ортодоксии.
Если П. Сорокин выводил прямую зависимость “зоологического” антисемитизма из засилья евреев в правительственном аппарате и в экономике, то Н. Бухарин отдавал еще дань методологии “социалистической справедливости”. Констатируя экономическую и политическую экспансию еврейских радикалов и боязнь населения что-либо сказать по этому поводу, он тут же заявляет: “Для нас обязательна бешенная борьба против антисемитизма” (Н. Бухарин. Путь к социализму. С. 306). Своеобразно констатирует проблему В. Толстых, заявляя, что “давно пора выйти за пределы привычной и порочной антитезы, когда одни, назовём их прямо, антисемиты, упорно настаивают на том, что во всех бедах России “виноваты евреи”, а другие, сами евреи, делают вид или убеждены в том, что они вообще тут “не при чём” (Существует ли в России “еврейский вопрос?”. С. 46). Почему во главе радикальных поворотов в России обычно оказываются еврейские революционеры? Они возглавляли строительство социализма и они же сейчас руководят его демонтажём. В 20-е же годы они и то и другое делали одновременно. В. Толстых, отвечает на эти вопросы так : “То они выступают опорой революции, то - реформ и капитализма. Причина такого поведения в их, евреев беспочвенности, “безродности”: они были издавна лишены своего отечества и родины и потому подчас ведут себя как “квартиранты” или “квартиросъёмщики”, готовые в любую минуту сменить данное “жилое помещение” на более удобное и комфортное” (Существует ли в России “еврейский вопрос?” с. 51).
Очевидно, что главная причина национальных бедствий русской нации в ней самой, а не в тех, кого она избирает себе в попутчики, пророки и лидеры. Как отмечал К. Маркс, нации, как женщине, не прощаются минуты слабости, когда любой встречный проходимец может совершить над ней насилие. Беда России в самой России и искать причины её неблагополучия в злой воле неких внешних сил снимает проблему.
Самым тёмным местом и одновременно белым пятно в “русском” и в “еврейском” вопросе в России является период с конца 20-х и до конца 30-х годов. Внешне это время представляется как борьба с правой и левой оппозицией, репрессии против командного состава Красной Армии, руководства карательных органов, интеллигенции, начало борьбы с “космополитизмом”. связанной и с регулированием национального состава высших эшелонов управления. Некоторые авторы в наши дни утверждают, что “государственный антисемитизм начался... в 30-м году” (Существует ли в России “еврейский вопрос?”. С.51). Однако, попытки противодействовать большевистским еврейским радикалам имели место ещё в начале 20-х годов, в том числе и в государственных формах За указанное десятилетие произошло массовое вытеснение евреев из политического руководства страны. В нём стало больше славянских лиц. Это коснулось особенно армии и карательных органов. Поэтому антисемитизм частью связывается с низким процентом евреев в аппарате тоталитарного государства и тоталитарной партии..
Не лишено основания предположение, что в большевистском руководстве в 20-30-е годы существовало два националистических течения: великорусское и сионистское, за которым стояли соответственно Сталин и Троцкий. Факт тщательно замалчиваемого национального размежевания в верховной власти за два первых десятилетия советской власти знаменателен сам по себе. Н. Бухарин пытался найти “золотую середину” между национальными радикалами. Сталин хорошо понимал социальную ситуацию того времени и умело использовал её в борьбе со своими противниками. Судя по всему, он полностью отдавал себе отчёт, как и П. Сорокин в том, что антисемитизмом “заражены все - от верхов интеллигенции до глухой деревни, от русских коммунистов... до монархистов” (П. Сорокин Общедоступный учебник социологии. С. 486).
Не случайно И. Дойчер с сожалением констатирует: “В стране не было никаких признаков стихийного массового движения в пользу целей оппозиции” (И. Дойчер. Троцкий в изгнании. с. 49). Было бы удивительно, если бы такие признаки были. Оппозиция в СССР действительно не имела социальной базы и борьба с ней в социальном и национальном отношении в определённой мере была борьбой с еврейским революционным радикализмом в государственном управлении. Борьба являлась переходом с антирусской направленности государственной политики на прорусски умеренно-националистические позиции. (Д. Штурман определяет социальную базу троцкизма как “маленький островок ортодоксального экстремизма в среде партийной молодёжи и интеллигенции”, то есть за Троцким стояли наиболее безответственные большевистские радикалы, чуждые национальным ценностям и интересам русского народа. По мнению Д. Штурман, “у Бухарина была почва вне партии и в частности - в партийных кругах провинции”. Его мировоззренческая эклектика в национальном вопросе была ближе русскому населению, чем этносоциальный нигилизм и “пролетарский интернационализм” Троцкого, насаждаемый интернациональными отрядами Красной Армии. Естественно, что псевдорусский национализм Сталина не может импонировать Д. Штурман, которая связывает его с теми элементами в партии, которые хотели “сохранять свою власть, свои привилегии и свою безответственность перед народом”. - Д. Штурман. О вождях российского коммунизма. Кн. 1. М., 1993. С. 401). “Борьба с космополитизмом” явилась идеологическим завершением данной тенденции.
Всякая чрезвычайная система существует с опорой на экономически господствующий этнос, дающий основные кадры для вооружённых сил и карательных органов.. Национальная солидарность через тоталитарную партию и государство составляют его социальную основу. Идеология тоталитаризма конфронтационна и предполагает в качестве условия своего существования постоянного врага. Антирусская тенденция, взятая большевиками на вооружение в начале 20-х годов, быстро продемонстрировала свою полную нежизнеспособность. Более подходил массовый антисемитизм, что было в общем-то в традициях русского национального менталитета и отвечало целям борьбы в политическом руководстве того времени.
Тема радикализма, направленного против русского этноса, не исчерпана до настоящего времени. Современные российские либеральные демократы повинны в стимулировании тенденций, которые блокировали национальное и культурное самоопределение России, рост её национального самосознания и самоуважения. Среди этих тенденций следующие:
а) формирование национальной анонимности титульного русского народа и рост политического сепаратизма малых наций. Чего стоит, например, противопоставление национальных автономий русским областям. Социалистический тезис о праве наций на самоопределение был доведен до абсурда;
б) конструирование идеологии обновления на почве антикоммунизма с явной склонностью к саморазрушению. Никакая идеология созидания не вытекает из отрицания прошлого;
в) впротивопоставление принципам социальной справедливости идеалов свободы, прав человека.;
Политическая технология всех мировоззренческих построений о антисемитизме советского режима механистична. Она исходит преимущественно из арифметического подхода к национальным процессам. Численность евреев в советском государственном аппарате якобы пропорциональна свирепости свергнутой царской власти. Свирепее режим - больше у власти евреев. Антисемитизм сводится к сокращению численности евреев в управлении. Эта незатейливая “метода” зачастую приводит к нелепым интерпретациям.
В газете “Саратов” была опубликована любопытная в данном отношении статья. Профессор Д. Дранкин заявил: “Антисемиты могут радоваться: по всей вероятности, двухсотлетняя еврейская община Саратова вступила в последние десятилетия своего существования”. При этом дается статистика динамики численности еврейского населения Саратова и Саратовской области.
Антисемиты напротив, заинтересованы в сохранении и даже увеличении еврейского этноса, иначе им нечем будет аргументировать якобы возрастающую сионистскую опасность. Идеология антисемитизма целиком построена на шельмовании евреев, на обосновании их изначальной злокозненности. Антисемит без семитов существовать не может - это две стороны одной медали.. Острота проблемы отношений русских и евреев во многом обусловлена крайней её идеологизацией и зажатом властью политическом пространстве мировоззренческих ориентиров.
На этой волне обозначилась проблема т.н. русского фашизма, национал-социализма. Методология базируется на трёх установках. Во-первых, тоталитарный и авторитарный режимы напрямую отождествляется с социальным порядком в национал-социалистической Германии или фашистской Италии. Во-вторых, ленинизм и сталинизм рассматриваются в качестве разновидности, даже предтечи фашизма. В-третьих, патриотизм и национализм обычно связываются опосредованно через большевизм с фашизмом, либо осуществляется это напрямую без всяких опосредований.
Действительно, в русской публицистике можно найти свидетельства о непосредственной связи русского большевизма и германского фашизма. В этом вопросе были солидарны как русские националисты И. Ильин, И. Солоневич, так и бывший либеральный большевик Н. Бердяев. “Ленинизм не есть, конечно, фашизм, но сталинизм уже очень походит на фашизм” (Н. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 103, 120). Сталинизму, по его мнению были присущи все особенности фашизма: “тоталитарное государство, государственный капитализм, национализм, вождизм и, как базис, - милитаризованная молодёжь” (там же). Можно, естественно спорить, кто является родоначальником тоталитарной идеи в её фашистском варианте, кто создал прецедент или систему. Военный коммунизм, продразвёрстка, массовый расстрел заложников, практиковавшийся ещё при Ленине - система, а не отдельные проявления экстремизма, основным генератором которых был Л. Троцкий. В том, что в 20-е годы русский патриотизм принял форму антисемитизма, во многом его вина.
Русский национализм был антисионистским и антибольшевистским, противостоящим идеологии “пролетарского интернационализма” и национальной анонимности. “Беда Ленина в том, что у него не хватило русскости, не хватило внутренней сопричастности к русской жизни и истории. У него не было подсознательного органического самоощущения принадлежности к России, внутреннего понимания, чего хотят и ждут миллионы его соотечественников” (А. Ципко. Насилие лжи или как заблудился призрак. М., 1990, с. 22). Антинациональная (антирусская) направленность большевизма Ленина была обусловлена особенностями его мировоззрения и политики, которые были сконцентрированы в первую очередь против русского этноса, против основ его существования. Под видом борьбы против капитализма в экономике, против либерализма в политике, против черносотенства и декаденства в культуре и мировоззрении практически велась борьба против исторических традиций, национальных обычаев русского народа. Гитлер был с ним солидарен в шельмовании русского народа. “Второго такого ханжеского государства, как Россия, не найти. Там всё построено на церковных обрядах” Г. Пикер. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск, 1993, с. 45). Это о царской России. Значительно благожелательней о большевизме: “Вообще-то между нами и большевиками больше объединяющего, чем разделяющего. Из мелкобуржуазного социал-демократа и профсоюзного бонзы никогда не выйдет настоящего национал-социалиста, из коммуниста - всегда” (там же, с. 18).
Большевизм никогда не был связан с проявлением русской национальной идеи. Более того, прямо противостоял ей. Он вырос из беспочвенности и невостребованности разночинной интеллигенции, паразитирующей на отрыве знания, образования и науки от общества, на том, что в период промышленной модернизации России на рубеже XIX-XX веков произошла болезненная для общества смена их субъекта: с дворянской “интеллигенции” на либеральную интеллигенцию. Элитарность и избранность русской культуры была заменена и подменена её массовостью и возможностью её политической интерпретации. Доступность культуры способствовала её дифференциации по различным политическим течениям, идеологизации духовной жизни и научного творчества. Либерализация общества в промежутке между 1905 и 1917 годами сопровождалась политизацией и идеологизацией культурного процесса, формированием его национальной анонимности, чем крайне была ослаблена национальная основа политики и государства и политическая база национальной жизни. Накануне 1917 года нация идейно и духовно оказалась вне государства, вне власти, а они, в свою очередь, вне нации.
Закрытость национальной проблематики для анализа и критики, сохранившаяся в основном до нашего времени, чревата тем, что в обществе нарастает раздражение, агрессивность, рост бытового национализма. Естественно, быть антисемитом или ярым националистом неприлично, но дело в том, что существует постоянное опасение сказать нечто такое, что может быть интерпретировано как некорректность по отношению к другой нации. Нельзя сказать о более низком культурном развитии другого народа, о лености и увлечении алкоголем русских, о национальном эгоизме и социальном радикализме евреев и т.п., хотя это в открытую декларируется их сегодняшними корифеями и пророками. Невозможно привести статистику, не будучи обвинённым в национализме, об этническом составе нынешнего российского правительства, преступного мира, об интенсивном заселении сравнительно благополучных российских регионов выходцами из Кавказа.
“Правые” и “левые” запреты мешают объективной оценке прошлого, настоящего, прогнозам на будущее, что вызывает “истеризацию” сознания, укрепляя комплекс этнической неполноценности. Деление на “чистых” и “нечистых” импонирует в первую очередь населению, мировоззрение которого составляют бытовые предрассудки и комплексы, отчасти идеологическая и политическая ангажированность, партийная ортодоксия. Весь мир видится исключительно в категориях добра и зла, в чёрно-белых тонах. Суть добра и зла выводится из отрицания и неприятия друг друга. Способ согласования - борьба, уничтожение и поглощение враждебного элемента. Тенденция усиливается, если данная методология в силу своей простоты и универсальности. выходит на решение социальных проблем. “Под колокольный антифашистский звон идёт борьба против устоев общества, за денационализацию сознания во имя тех юридических и политических абстракций, которые позволяют установить чуждую обществу политическую власть” (Э. Володин. Фашизм для России. “Российская Федерация”. 1995, №8, с. 57).
Современное официальная трактовка фашизма, разделяемая обычно крикливым праворадикальным политическим меньшинством, является грубым сочетанием арифметики и морали. вычисляются так называемые “фашисты”, “национал-патриоты” или “патриотически настроенные граждане”, которым на волне крайней эмоциональной взвинченности приклеивается политический ярлык. “Фашистами могут быть представители любой социальной подструктуры. Не существует класса или социального слоя фашистов: они рассеяны в различных пропорциях по всей структуре общества, - солидно свидетельствует некто Самойлов, издавший на свои средства трёхтомное исследование на эту тему. (Э. Самойлов. Фюреры. Общая теория фашизма. Кн. 1, с. 39). Дальше ещё “глубже”: “Найдя друг друга по ряду признаков, фашисты организуются привичного статуса - в уголовную банду, в террористическую группу, в политическую партию, в её фракцию или же в какую-либо другую организационную структуру” (там же).
Подобная теоретическая невнятность обусловлена тем, что один радикализм оценивается с позиций и в интересах другого. Это попытка обеспечить негативный социально-нравственный фон стремлению любого этноса к внутригрупповой консолидации, куда не допускаются пророки и мессии иной национальности. Чем меньше численность малых этносов, тем интенсивнее попытки их политиков и теоретиков ограничить национальную проблематику вопросами национализма и фашизма, тем самым изначально придав ей негативный смысл. Национальное становится в данном случае синонимом тоталитарного, а псевдонациональное связывается с мифическими для нас социальными символами и нормами типа гражданского общества и правового государства. Любое общественное явление, предполагающее социальный или политический плюрализм, тенденциозно описывается как антипод национальному.
Проявлением тоталитарности мышления является обоснование и воздвижение на пути патриотической тенденции неких смысловых и нравственных барьеров в виде вульгарных логических схем: большевизм есть фашизм, а современный русский патриотизм есть большевизм. Всё, что лежит за пределами данных схем, объявляется национализмом. Как тут не вспомнить самого крупного знатока методологии тоталитарного мышления: “Цельное миросозерцание никогда не согласится делить своё влияние с другим миросозерцанием” (А. Гитлер. Моя борьба. с. 381).
Тоталитаризм есть классификация некой универсальности и стандартизованности общественной жизни. Демократия же представляет собой организацию политического ритуала. Она выступает всего лишь элементом определённой социальной организации. Неувязка с отождествлением современного русского патриотизма с фашизмом обусловлена неудачами партии власти в области экономики и социальной жизни. Реанимация большевизма, что мы наблюдаем , не является собственно проблемой его выживания и модернизации в новых условиях. Скорее это негативная реакция общества на неудачный социальный опыт реформаторов. Их идеология модернизации России, не вышла за пределы социальной мифологии, утопии, статистических подтасовок, политических спекуляций и активно используется в манипулировании общественным мнением.
Нужна не идея-цель, идея-смысл, а идея-оправдание. Идея всеобщей ответственности, следовательно, ответственности ничьей персональной, а поэтому, всеобщей безответственности. Современные российские “антифашисты”, как и прежде большевики, “одержимы” поисками благоденствия для “хороших” общественных классов и неприятностей для “плохих” (Д. Штурман).
В настоящее время “антифашизм” есть нервная реакция “демократических” радикалов на несоответствие социального опыта и экономических возможностей России, её национального менталитета западным мировоззренческим и социальным стандартам, когда видимой для радикалов помехой в установлении желаемого ими соответствия являются особенности национального характера, национальных интересов русского этноса.
С мировоззренческой точки зрения “русский вопрос” заключается в адекватном современным социальным условиям России осмыслении триады: русский национальный характер - русская национальная идея - русский национальный интерес. Политические партии в предвыборных программах пытаются сформировать свои триады. Обычно комбинируются такие слова-символы: самоуправление, порядок, стабильность, честь, достоинство, социальная защищённость населения, социальная справедливость, общественный долг и т.п. Это случайный набор слов на потребу дня. Сейчас на первое место выдвинулись категории и символы: собственность, свобода, социальная справедливость в их преимущественно политическом содержании. Они в партийной интерпретации неразрывно слиты и каждый из них воспринимается не в самостоятельном значении, а через другие символы.
Современная система отношений собственности в России несвободна и несправедлива. Социальная и политическая свобода являются пустым звуком при всеобщей бедности. Подлинная политическая свобода не приемлет современную отечественную систему собственности. Для нормального развития каждого общества в каждый исторический отрезок времени должны существовать:
а) своя особая мера прав и свобод, а вовсе не полнота их;
б) особое соотношение коллективного и личного, а не господство одного из них;
в) особое сочетание труда и собственности, а не их крайности.
“Русский вопрос” в условиях колоссальной социальной дифференциации, грубой экспансии государства в отношении населения не может быть частью справедливого регулирования экономических отношений. Свобода, собственность, справедливость не могут регулироваться посредством друг друга, поскольку за каждым из них стоят разные субъекты, носители, у которых различные интересы и ориентации. Необходим механизм опосредования, через который можно было бы установить оптимальное их соотношение.
Пока о таком механизме можно говорить лишь в теоретическом смысле. В качестве такого можно признать самоограничение этноса средствами как политическими, правовыми, так и духовно-нравственными, опирающимися на массовую поддержку и всеобщее социальное согласие. Экономическое самоограничение касается финансовой политики государства, содержания и амбиций его бюрократического аппарата, а также состояний и притязаний наиболее зажиточной части общества. Политическое самоограничение связано с самоограничением власти и внеэкономическим регулированием общественных отношений. Экономика и политика должны стать элементами самоорганизации социума и этносов, а не предметом конфронтации. Пока же они выступают в качестве средства перераспределения влияния между политическими кланами, финансово-промышленными группами, криминальными элементами. Государство в лице своего аппарата ведёт себя как в завоёванной стране, общество приспосабливается. Приспособление как социальное гниение на уровне выживания.
Стратегия и тактика выживания государственной бюрократии, финансовых магнатов, уголовников, социальных люмпенов и маргиналов составляет основу современной национальной политики и “русского вопроса” в России.
Национально-государственная идея сейчас формируется или её пытаются сформировать под флагом прежней коммунистической уравниловки, не вступая ни с кем в спор, вне религии, самодержавности, имперскости. Не приведи Бог, кого-то обидеть. Однако всякое новое в России неизбежно проходит три этапа:
1) этап грубых нападок на прежние духовные ценности;
2) период лихорадочных попыток сформировать и обосновать новые ценности и ориентиры в качестве антиценностей прошлому национально-культурному опыту;
3) спонтанный возврат к прежним ценностям под новыми политическими знамёнами.
И так по кругу применительно к новым социальным катаклизмам и реалиям.
Сергей Панкин