Если всерьез заняться поиском формул для понимания современ-ной русской истории, нужно обязательно ввести в рассмотрение “формулу Ренана”. В интерпретации испанского философа и национального мыслителя Х.Ортеги-И-Гассет она имеет следующий вид: “Общая слава в прошлом и общая воля в настоящем : воспоминание о совершенных великих делах и готовность к дальнейшим - вот существенные условия для создания наций... Позади - наследие славы и раскаяния, впереди- общая программа действий ... Жизнь нации - это ежедневный плебисцит”. Эта формула не отвергает с порога привычное, устоявшееся понимание нации как исторической общности людей, основанной на единстве территории, языка и культуры, но скорее дополняет ее, придает ей .новую модальность. В старом определении скрыто допущение, будто жизнь нации складывается на основе перечисленных общностей как бы сама собой, естественно-стихийно, автоматически, оно затемняет роль сознатель-ного усилия в возникновении и продолжении национального бытия Такое представление о национальном развитии сложилось в эпоху Просвещения. Сейчас это анахронизм. Вышеупомянутое привычное. классическое (напомним кстати, классическую форму ему придал Сталин) определение нации недостаточно уже для понимания прошлого наций. В самом деле, почему не образовали своей нации многочисленные народы финно-угорской группы: чудь, весь, меря. Почему австрийцы образовали свою нацию, а баварцы - нет. Почему украинцы всеми силами отстаивают свою “самостийность”, а белорусы выступают за единство с Россией. Но главное в том, что оставаясь в рамках старых представлений невозможно правильно понять драматичность и сложность современных процессов.
В горизонте этносоциологии ХХ века нация - продукт не только ( и не столько) стихийного, естественного развития, но главным образом целерационального регулирования, “ результат идейных и культурных процессов, неотделимых от общих процессов роста культуры, развития средств сообщения, урбанизации, демократизации общественной и политической жизни, когда разные этнические группы в результате работы идеологов - интеллигентов ученых и политиков начинают ощущать себя нациями и “лепить”, конструировать себя по некоему идеальному образцу... Объективные этнические различия - это лишь “ материал” для подобного конструирования, “обрабатываемый” в ходе этой культурной и идеологической работы.” Сущностный принцип национального бытия - наличие национальной идеи, совместно творимого, обсуждаемого и отстаиваемого проекта потребного будущего, способного мобилизовать членов общества к совместным действиям, жертве и подвигу.
Русский вопрос сегодня.
Особенно напряженно трагично вопрос бытия и небытия стоит по отношению к русскому народу. Кто мы есть русские сегодня, кем будем завтра? Составляем ли мы нацию? Или, действительно, только “русскоязычное население”, безликая аморфная масса без своего собственного национального государства, без национальной интеллигенции), с языком, деградировавшим от превращения в разменную моменту для “новой исторической общности”? На эти вопросы в принципе не может быть академического ответа. Историческая судьба нации - предмет не научного прогноза, а экзистенциально-исторического выбора. Никакого предзаданного провиденциального решения вопроса о бытии и небытии нации в мире нет. Поэтому его и нельзя найти сугубо научными методами и средствами. Но только одним свободным и ответственным выбором. свершаемом в повседневном труде, простых, ежедневных поступках, ежедневным и ежечасным участием или неучастием в совокупной жизни страны.. Мы выбираем будущее нации, не только когда голосуем за тех или иных кандидатов или политические партии во время выборов, но и когда работаем, отдыхаем, покупаем те или иные товары, выбираем книги, фильмы моды, телевизионные передачи, религиозные проповеди.и т.д. Из всех этих массивов поведения складывается жизнь нации, в них свершается ее судьба.
Как именно свершается в “ежедневном плебисците” историческая судьба русского народа хорошо известно. Доцент Балашовского пединститута, кандидат философских наук А.Догалаков говорит: “Не все знают, что с 1989 года естественный прирост всех нерусских этносов (составляющих около 18 % всего населения России) стал равен естественному приросту всего русского этноса (82 % всего населения ). И с каждым годом возрастает. Если взять население России в возрасте от 1 года до 5 лет, то в этой выборке русские будут составлять едва ли 48 % населения, то есть меньше половины” (Земское обозрение 14.02.96). Т.е. русское население вымирает с большей скоростью, чем российское в целом. Русские женщины участвуют в “ежедневном плебисците” тем, что отказываются рожать детей, продолжать жизнь .Мужчины спиваются, болеют, умирают, не доживая до пенсии. Дети беспризорные, уходят в криминалитет, в наркоманию. Посмотрите внимательно на русские лица на улице, в трамвае. На них печать вырождения. Такая вот “общая воля в настоящем”.
Кризис идентичности.
Так на академически бесстрастном языке науки можно назвать глубинную первопричину всех наших несчастий и катастроф ХХ века, т. е. попросту то, что русские перестали считать себя русскими, утратили свою “русскость”, некоторый незримый духовный фермент, скрепляющий население в нацию. Если этого нет всякая социальность рассыпается, социальный организм несостоятельной нации неизбежно гибнет. Деградация русской нации имеет длительную историю.. Ведь Россия никогда не была национальным государством, но только империей. Империей не русского народа, а империей посредством русского народа, Как таковая, национальная русская идентичность не культивировалась ни государством, ни творческой элитой, ни церковью. Вплоть до революции 1917 года государство различало своих подданных не по национальности, а по вероисповеданию, естественно, отдавая преимущество православию, своей официальной идеологии. Поэтому государствообразующий этнос вынужден был довольствоваться формулой “быть русским - это быть православным. Это имело следствием с одной стороны крайнюю аморфность и непрочность русского национального сознания, истончающуюся вследствие прогрессирующего упадка народной веры, подрываемой еще и псевдорационалистической проповедью интеллигенции. С другой стороны такая идеология отчуждала от государства представителей других конфессий, особенно нехристианских. Их называли инородцами и они, несмотря на весьма лояльное отношение к себе, действительно были инородным образованием в государственном теле Империи. Такая архаичная, церковно-конфессиональная форма национальной идентичности, заведомо не отвечающей потребностям модернизации страны, к началу ХХ века стала вопиющим анахронизмом
На протяжении всего постпетровского периода нарастает взаимное отчуждение элиты от народных масс, от “этнического элемента” истории. Народ идентифицировал себя с великорусским этносом. Элита же в рамках великорусской идентичности чувствовала себя стесненной. “Властители дум” по большей части идентифицировали себя с “Европой”, причем без дальнейшей конкретизации. Как справедливо отмечает Г.Шпет: “у нас хотят быть не самостоятельным органом европейского организма, а хотят стать европейцами “вообще” - из конкретного индивидуального русского народа хотят делать гипостазированную отвлеченность” В лучшем случае элитарная часть общества причисляла себя к русским (но не в великорусам).
Пришло время испытаний. Пробил час имперской государственности. Русские, перестав считать себя православными, не захотели быть и русскими. Первая мировая война подвела итог после-петровскому периоду русской истории. “И, наконец, народ, - как писал об этом выдающийся национальный мыслитель (наш земляк -уроженец Саратова) Г.П.Федотов в 1929 году - народ который столько веков с героическим терпением держал на своей спине тяжесть Империи, вдруг отказался защищать ее. Если нужно назвать один факт - один, но основной, из многих слагаемых русской революции, - то вот он: на третий год мировой войны русский народ потерял силы и терпение и отказался защищать Россию. Не только потерял понимание цели войны (едва ли он понимал и раньше), но потерял сознание нужности России. Ему уже ничего не жаль: ни Белоруссии, ни Украины, ни Кавказа. Пусть берут, делят кто хочет. “Мы рязанские”. Таков итог векового выветривания национального сознания.” В то же время другие народы, ранее вынужденно или полудобровольно входящие в состав Империи начали искать свой собственный путь, активно создавать новую идентичность. Активность и пассионарность, проявляемые ими в национальном творчестве особенно резко выделялись на фоне апатии и анемии русского национального сознания и самосознания. Как писал С.Н.Булгаков в 1918 году в сборнике “Из глубины”: “Все инородцы имеют национальное самосознание. Они самоопределяются, добывают себе автономии, нередко выдумывают себя во имя самостийности, только за себя всегда крепко стоят. А у нас ведь нет ничего: ни родины, ни патриотизма, ни чувства самосохранения даже. Живут воспоминаниями былого величия, когда великодержавность русского народа охранял полицейский”.
Коммуно-большевистское решение русского вопроса.
Пассионарность национальных меньшинств была умело использована большевиками в борьбе с защитниками старого режима. Большевистский лозунг о “праве наций на самоопределение вплоть до свободного отделения от государства”, конечно, был для инородческого населения России гораздо более привлекателен, чем воззвание “За единую и неделимую”, под которым шли на смерть патриоты-белогвар-дейцы. Потому то большевики и победили. Сталин впоследствии признавал: “Не забывайте, что если бы мы в тылу у Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича не имели так называемых “инородцев”, не имели ранее угнетенных народов, которые подрывали тыл этих генералов ... - мы бы не сковырнули ни одного из этих генералов” /Сталин И.В. Соч. Т.5. С.246./Для большевиков, пожалуй, ненавистнее всего был призрак “великодержавного шовинизма”, который они усматривали во всяком, даже самом безобидном шевелении национальных чувств у русского народа. Другое дело - шовинизм “мелкодержавный”. Всякое проявление национальных амбиций со стороны малых народов приветствовались как выражение свободы, и демократии.
C другой стороны, Сталин стремился снять крайности интернационализма. Уже в 30-е годы происходит поворот к национальной идеологии и политике (идеология “победы социализма в одной стране” в противовес теории “перманентной революции” Троцкого). Когда в начальный период Великой Отечественной войны интерна-циональное воспитание обнаружило свою несостоятельность (многие молодые красноармейцы видели в фашистских солдатах “обманутых братьев по классу - немецких р а б о ч и х”), восстанавливается в правах патриотизм и привлекается в качестве главной мобилизующей идеи. В конце 40-х годов русский великодержавный национализм возводится в культ, становится одной из важнейших идеологических опор тоталитар-ного режима. Но идеология “национал-больщевизма” своим примитивиз-мом, прямолинейностью, грубо-принудительным, казенным характером вызвала длительную аллергию на национализм и в конечном счете способствовала дальнейшей денационализации русского этноса.
Потом начинается разложение идеологии и режима. В 70 годы на национальных окраинах в скрытой еще, латентной форме пробивает себе путь то отвратительное явление, которое уже в наши дни очень точно названо национальным мародерством. За мелочные взятки и низко-пробную лесть Брежнев и его окружение способствовало неэквивалент-ному товарообмену национальных республик с Россией. Окраины обустраивались, обретали индустриальную базу, инфраструктуру за счет истощения русской провинции, запустения Нечерноземья, разорения Сибири. Прямым попустильством и соучастием московской группировки в южных респуб-ликах формировался мощный теневой сектор экономики, обеспечивая уже в те годы “первоначальное накопление” мафиозно-паразитического капитала. Все это происходило под прикрытием заклинаний о формировании “новой исторической общности - советского народа.” Надо признать, в СССР, действительно, шла интеграция и складывалась новая цивилизационная общность. Но формула для ее идентификации - советский народ была абсолютно неадекватна. Понятие “советский”, не несет ни национально-этнической, ни культурно-цивили-зационной нагрузки, но только политическую, искусственную, жестко связанную с отжившей свой век коммунистической утопией. Вполне ес-тественно поэтому, что “советская” идентичность, как говорится, прика-зала долго жить вместе с падением идеократического режима. Идеология и политика “реального социализма” подготовили “инородческие” элиты к приватизации страны по национальному признаку.
Русский вопрос и либерал-большевизм.
Ход реформ по модернизации общественно-экономического и цивилизационного уклада России выявил целый ряд глубинных, уходящих корнями в далекое историческое прошлое, проблем, противоречий и диспропорций. Те энергии и напряжения, которые в течении долгих лет чередования авторитаризма и тирании накапливались, пребывая в латентной, скрытой форме и не находя естественного выхода, в период утверждения демократических прав и свобод, выплеснулись на поверхность. В результате демократическая перестройка обернулась невиданной в цивилизованном мире “Великой криминальной револю-цией”, общество оказалось в глубоком кризисе. В целом сам слом цивили-зационного уклада России, учиненный либерал-большевиками образца 1991 года проходил по тому же сценарию, что и революция 1917 года. Структурно обе революции почти совпадают. Но если в плане социально-экономических преобразований совпадение зеркально симметрично (либерал-большевики поменяли плюсы на минусы и наоборот), то в сфере национальной политики необольшевики гайдаро-старовойтовскойго призыва копируют своих идейных предшественников коммуно-большевиков без всякой зеркальности, практически один к одному,. Наверно, Ельцин с Гайдаром могли бы почти дословно повторить приведенную выше высказывание Сталина, “Не забывайте, что если бы мы в тылу у Брежнева с Лигачевым не имели ранее угнетенных народов, советскую власть так легко не сковырнули”. Потом за поддержку пришлось расплачиваться раздачей суверенитетов, разгулом национального мародерства со стороны “ранее угнетенных” мелких, но пронырливых и вороватых этнических групп. которые изнутри раздирают на куски государство, добиваясь законных и незаконных привилегий и льгот, под видом “культурных автономий” образуют мафиозно-клановые группировки, монополизируют отдельные отрасли экономики.
Дело русского национального возрождения в данной ситуации - задание бесконечно трудное. Начинать приходится практически с нуля, с пепелища. Например, до революции, хотя и вырожденно, но существовала тройственная идентичность: великорусское, русское, российское. Т.е. предполагалось, что и великороссы, и белорусы, и украинцы (малороссы) одинаково являются русскими. Этот союз был фундаментом целостности страны. Спрашивается, где она сейчас великорусская идентичность? Она исчезла безвозвратно, украинцы русскими себя больше не считают, а великороссы стали просто русскими, заодно впитав в себя остатки иных этносов. Попросту говоря, русский народ стал еще более аморфным, размытым образованием и в этом качестве - “народом-лохом”, объектом национального мародерства мелких, но тесно сплоченных хищных этносов. Альтернативы русского самоопределения. Надо собрать всю волю к жизни и истине, вступить на путь культурной и политической мобилизации. Чтобы заново собрать народ в нацию, нужно мобилизовать оставшуюся пассионарность, напрячь волю, ум. Нужны усилия всего в первую очередь интеллигенции, элиты, чтобы, актуализируя и рационализируя русскую идею, выстраивать на ее основе новую идентичность, адекватную с одной стороны, глубинным архетипам “русской души”, а с другой - отвечающую запросам и требованиям современной постиндустриальной цивилизации и культуры. На этом пути нам менее всего следует доверять советам “премудрых пескарей” из идеологического болота, твердящих, что де все само собой образуется, нации развиваются естественно исторически и т.д. Прислушаемся лучше еще один раз к мнению нашего выдающегося земляка. Г.П.Федотов пишет: “ Наша эпоха уже не знает бессознательно-органической стихии народа. Эти источники культуры почти иссякли, эта “земля” перепахана и выпахана....Оттого так безмерно вырастает влияние интеллигенции, оттого-то удаются и воплощаются в историческую жизнь новые, “умышленные”, созданные интеллигенцией народы. Мы должны лишь выйти из своей беспечности и взять пример с кипучей и страстной работы малых народов, работы их интеллигенции, из ничего или почти из ничего , кующей национальные традиции.” Примем к сведению также и тезис современного мыслителя Эрнста Геллнера: “Не нации порождают национализм, а национализм порождает нации”. Пусть так. Активно формируя национализм, мы тем самым будем способствовать формированию нации. Вопрос только в том, какую мы нацию собираемся формировать.
Прежде всего нужно определиться геополитически, решить “в каких географических границах мы будем лечиться или умирать?” (А.И.Солже-ницын).Кто же есть мы русские в новой, постсоветской России? Один из ответов находим ответ в ельцинской конституции. А именно: мы все есть россияне, и в этом качестве русские тождественны чукчам, эвенкам, адыгейцам, евреям. Правда без собственного государственного образования. Но зато государственный язык в России - русский. Достаточно ли этого для нас, справедлива ли оценка русского вклада в строительство великого государства? На этот вопрос идеологи и политики отвечают по разному, а сам русский этнос вполне однозначно - ускорением процесса депопуляции, вымирания. Если перестать тешить себя иллюзиями и осознать ситуацию реально и трезво, придется признать: ельцинский ответ - это приговор русскому этносу. Необходим как воздух альтернативный проект русской национальной идентичности.
Путь культуры. Средний путь в деле национального строительства заключается в формировании новой русско-российской идентичности. Надо признать: русский народ - народ-суперэтнос, главный носитель цивилизационных и культурных начал российской государственности, основа его единства. Поэтому не может быть и тени сомнения в национально-культурном приоритете русских на всей территории России. Это вопрос не прав и привилегий, а обязанности и долга. Следовательно, национальным государством русских может быть только вся Россия. Однако этот вопрос должен быть решен исключительно на демократических началах. Для тоталитарных методов государственного и национального строительства в современном мире уже не остается места. Здесь должен быть задействован прежде всего потенциал русской соборности, всечеловечности, всемирной отзывчивости. Есть глубинный онтологический смысл в словосочетании “русский человек”. По логике языка нельзя сказать “американский человек”, а “русский человек” - можно. Следовательно, мордвин или татарин может сказать: я татарин, но я еще и русский человек. Впрочем так иногда и говорят. Надо бороться за эту идентичность, утверждать ее вступая в диалог, убеждая, доказывая. Но, конечно, исходя из презумпции благожелательности, демонстрируя готовность потесниться, дать место для самобытного развития всем. Ведь нация по природе - демократическая общность. Вне демократии нации нет в принципе, это аксиома. Так пусть русско-российская нация будет соборно-демократичес-ким образованием, где в максимально возможной форме учитывается интересы, ценности и идеалы всякого этноса, каким бы малым он не был. С другой стороны нельзя, конечно, и забывать основной принцип всякой демократии - подчинение меньшинства большинству. Русский суперэтнос пока еще численно преобладает и это должно стать главным ресурсом для формирования “новой исторической общности”. Конечно, то, что изложено выше, очерчивает только внешние контуры новой идентичности, Но главная тема ежедневного плебисцита - это внутреннее содержание “русскости”, тот уникальный, исключительный незаместимо-личный и эзотерический смысл бытия, которым только русский человек призван дополнить мир.
Александр Ососков